altПомню детское свое ошеломление, когда я впервые увидел в альбоме репродукцию этой картины Леонардо да Винчи.
Согласно названию на картине изображен Иоанн Креститель. Молодой полуобнаженный человек глядит на меня глазами, переполненными соблазном и насмешкой, почти глумлением. Мне становится страшно. Этот человек первым признал Христа и призывает креститься в реке Иордан? А что за жест? Допустим, правый палец его назидательно поднят кверху, и, возможно, он что-то объясняет и проповедует, хотя это все же не жест проповедника: что-то в нем есть такое же издевательски-соблазнительное, что и в зловещем взгляде, сулящем недоброе. Можно предположить, что палец направлен на слегка проступающий из темноты крест, хотя в это верится с трудом: слишком чужероден крест всему настрою этой картины и, вероятно, ее смыслу. Мне, честно говоря, этот жест кажется сродни современному, имеющему смысл: «А вот на-ко-ся, выкуси». Да и в лице юноши скорее лукавство, чем прозелитство. А и можно ли назвать лукавством оскорбительность, издевательство и почти скабрезность? Здесь изображены сознающее себя предательство и измена, надувательство и коварство.

Помню
детское свое ошеломление, когда я впервые увидел в альбоме репродукцию этой
картины Леонардо да Винчи.

Согласно
названию на картине изображен Иоанн Креститель. Молодой полуобнаженный человек
глядит на меня глазами, переполненными соблазном и насмешкой, почти глумлением.
Мне становится страшно. Этот человек первым признал Христа и призывает
креститься в реке Иордан? А что за жест? Допустим, правый палец его
назидательно поднят кверху, и, возможно, он что-то объясняет и проповедует, хотя
это все же не жест проповедника: что-то в нем есть такое же
издевательски-соблазнительное, что и в зловещем взгляде, сулящем недоброе.
Можно предположить, что палец направлен на слегка проступающий из темноты
крест, хотя в это верится с трудом: слишком чужероден крест всему настрою этой
картины и, вероятно, ее смыслу. Мне, честно говоря, этот жест кажется сродни
современному, имеющему смысл: «А вот на-ко-ся, выкуси». Да и в лице юноши
скорее лукавство, чем прозелитство. А и можно ли назвать лукавством оскорбительность,
издевательство и почти скабрезность? Здесь изображены сознающее себя
предательство и измена, надувательство и коварство.

Разумеется,
в детстве я не формулировал все это буквально этими словами, но я смутно ощущал
все, что сейчас пишу. Когда много лет спустя я увидел эту картину Леонардо в
Лувре, мои давние впечатления подтвердились с лихвой и еще усугубились, хотя
все-таки оставались смутными. Я, конечно, понимал, что во времена Леонардо
художники названия своим картинам не давали, что представление о том, что на
картине изображен Иоанн Креститель, могло возникнуть много позже создания
шедевра, что автор названия мог преследовать какие-то свои, посторонние
портрету, цели, но ведь закрепилось же название и живет нераздельно с картиной.
В искусствоведческих работах я увидел предположение, что крест и одеяния,
возможно, были написаны не Леонардо, а кем-то другим, вероятно, одним из
учеников мастера, но значительно позднее.

Не буду
сейчас ссылаться на свои розыски в области искусствоведческой и символологической
литературы, где толкуются и жесты, и мистические смыслы, и аллегории, связанные
с портретом. Желающие смогут найти в интернете видео с интереснейшими лекциями
Алексея Назарова, в которых прослеживаются аллюзии на Гермеса Трисмегиста, Еноха
и Метатрона.

Оставляю
конспирологию в стороне. Я пишу не искусствоведческое исследование, хотя многие
догадки ученых мне известны и интересны. Да ничего нового я, пожалуй, и не
скажу. Хочу только рассказать историю своих локальных открытий, совершенных мною
не как специалистом (каковым я не являюсь), а просто не лишенным внимательности
любителем живописи. Несколько лет назад я впервые пожил несколько дней в
Милане. Здесь, конечно, было на что посмотреть и помимо «Тайной вечери»
Леонардо. И вот в одном из залов Pinacoteca Ambrosiana я застыл напротив
картины Gian Giacomo Caprotti — San Giovanni Battista.

Мне не
показалось, что это удачная копия работы Леонардо: она была попроще, в ней не
было мощи учителя… но сохранялась некоторая глумливость. Художник Джан
Джакомо Капротти вошел в историю скорее как факт биографии Леонардо, чем как
мастер. И вошел-то он не под именем своим, а под прозвищем Салаино. А прозвище,
между прочим, глумливое: Salai — значит «нечистый» (так называли дьявола, в том
числе и в России), Салаино — уменьшительное от этого слова, то есть «чертенок»,
«дьяволенок». На памятнике Леонардо, установленному в Милане неподалеку от Ла
Скала, у подножия стоят скульптурные изображения учеников Мастера. Одна из
фигур — Салаино. Кличку свою художник получил в десятилетнем возрасте, когда
определился к Леонардо в качестве ученика и при этом сразу же, в тот же день
обворовал учителя. Он тут же был уличен, но потом неоднократно в различных
ситуациях без зазрения совести прибегал к воровству, подчас даже рискуя жизнью
и вызывая бешенство и ненависть других учеников Леонардо. Учитель же, аккуратно
занося в свой дневник прегрешения дьяволенка, неизменно защищал и выгораживал миловидного
мальчика, вызывая при этом сплетни и слухи о собственных несколько извращенных
повадках. Слухи живут (и множатся) до сих пор, тем более что почти все свое
наследство, включая и «Джоконду», Леонардо оставил именно Салаино, который
через несколько лет после смерти учителя (и любовника?) погиб в пьяной драке.
Известно, что Салаино был постоянным и любимым натурщиком Леонардо.

Недавно
итальянский искусствовед Сильвано Винчети высказал гипотезу о том, что даже
сама «Джоконда» писана Леонардо именно с женоподобного Капротти.

Но я и не об
этом. Говорят, в коллекции английской королевы Виктории было несколько рисунков
Леонардо, которые считались эротическими. В какой-то момент эти рисунки стали
полагать утраченными, во всяком случае, из Великобритании исчезнувшими. В
последние годы они таинственно всплыли, и уже в нескольких местах выставлялся
рисунок с загадочным названием Angelo incarnate (Ангел во плоти).


<!—
[if gte vml 1]>

<!—
[if !vml]
—>

http://www.snob.ru/i/spacer.gif
<!—
[endif]
—>
Это до
чрезвычайности странный ангел, имеющий по современным критериям признаки
порнографического изображения — в силу напряженности своего гендерного
состояния (прошу заметить мою законопослушность в выборе терминологии. — В. Б.)

Не знаю,
ближе ли мы к разрешению загадки «Иоанна Крестителя» или дальше от нее. Но вот,
наконец, мы видим совмещение изображений: это и портрет (карикатура?) Салаино
(дьяволенка? ангела во плоти? похотливого развратника?), и набросок глумливого
и обольстительного Иоанна с его уже знакомым нам жестом (проповедника?).
Мучитель! Мучитель! Мучитель!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *