В феврале
2014 года пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков сообщил сразу о двух
визитах в Китай, запланированных у Владимира Путина в этом году: в мае — в
Шанхай, а затем в Пекин, по пути (либо на обратном пути из — Песков не уточнил)
на саммит «двадцатки» в австралийском Брисбене, запланированный на ноябрь. Но с
февраля слишком многое изменилось в мире. Отношения России с Западом испорчены,
отношения с Китаем — по той же причине — обрели для Москвы особый вес. Вплоть
до того, что Кремль, по слухам, готов уступить Пекину в вопросе цены за
российский газ, дабы подписать соглашение о его поставках во время майского
визита Путина.
Может ли
стать итогом российского сближения с Китаем военно-политический союз обеих
стран, спросили Владимира Путина во время «Прямой линии». Нет, заверил
президент, так вопрос не ставится. Да и блоковая система давно себя изжила,
хотя совместные военные учения с КНР Россия уже проводит. Главное, уточнил
Путин, в другом: Китай в обозримой перспективе — через 10, 15 или 20 лет —
неизбежно станет экономической державой номер один. А значит, у России есть
надежная стратегическая альтернатива Западу. Впрочем, и до «Прямой линии»-2014
в околокремлевских кругах начала витать идея: «русский мир» как альтернатива
Западу прирастет азиатским. Верен ли расчет — за разъяснениями The New Times
обратился к экспертам:
Владислав Иноземцев, доктор экономических наук, директор Центра
исследований постиндустриального общества:
Ссора с
Западом отнюдь не автоматически приоткрывает для России возможности для
сближения с Китаем. Дуалистический взгляд на российский глобальный выбор — либо
Америка, либо Китай, поссоримся с Западом, сблизимся с Китаем — в корне
ошибочен. Мир, в котором живет Китай, как это ни парадоксально звучит, — намного
более «современен», чем тот, в котором живет Россия. Китайское руководство не
будет дружить с нами только потому, что мы разругались с Америкой. Китай ведет
себя куда осторожнее и все свои шаги на международной арене просчитывает
гораздо осмотрительнее. Китайская тема, если в Кремле хотят обсуждать ее
всерьез, должна встать в центре всей российской внешней политики.
Например,
что бы ни говорили сейчас в Москве о сдержанности и «понимании» Китая в
украинском вопросе, Пекин сильно озабочен ситуацией вокруг Украины. Китай
прекрасно понимает: российский политический инструментарий на Украине может
оказаться универсальным. Лозунг «своих не бросаем», лежащий в основе путинской
политики, вполне может быть применим на всем постсоветском пространстве — в
Казахстане, Киргизии… А у Китая свои интересы в Центральной Азии и, кроме того,
свои проблемы с сепаратистами в Синцзян-Уйгурском автономном районе.
Интересы
Европа не
откажется от импорта наших энергоносителей с завтрашнего дня — процесс займет
несколько лет. За это время Россия может перенаправить значительную часть
энергоэкспорта в Китай, форсируя технологические решения вопроса — построив
новые трубопроводы, улучшив портовую инфраструктуру и т. д. Проблема здесь в
другом.
Европа — это
не просто один из самых экономически развитых регионов мира. Европа — это
экономика, которую можно назвать постиндустриальной. Китай таким уровнем
развития похвастаться не может, он — «всего лишь» крупнейшая и наиболее
динамичная на планете, но все же индустриальная держава.
Россия —
пока даже не индустриальная страна. Переориентация от постиндустриального
стратегического клиента к индустриальному означает для нее сокращение доходов
и, что важнее, в определенной степени потерю перспективы.
Если бы
Россия начала осознанный переход от своего нынешнего состояния сырьевого
придатка к чему-то большему, то есть к индустриальному статусу, европейцы ее бы
поддержали — они заинтересованы в мощной индустриальной базе на востоке
континента. Собственно, в этом и заключается европейская идея: пусть Россия
становится индустриальной державой, нам есть, какими заказами ее загрузить,
какие технологии ей дать. Индустриальная Россия — позитивный стимул для ЕС.
Именно поэтому и предлагалось «партнерство ради модернизации».
Китай —
совершенно другое. Он никогда не будет заинтересован, чтобы в России
развивалась промышленность. Китай, повторюсь, сам — индустриальная страна. Он
заинтересован в том, чтобы мы так и остались бензоколонкой, лишь бы качали
нефть и газ. Да, мы можем переориентировать экспорт нашего сырья на Китай, но в
технологической, промышленной сфере от сотрудничества с Пекином ожидать
какого-то серьезного прорыва в будущее в принципе невозможно.
Когда
европейцы поймут, что мы уходим, они нас за фалды держать не будут. Европа
сейчас занята поиском и развитием альтернативных источников энергии, а нашу
долю сырьевого рынка легко займет Катар и другие ближневосточные эмираты. Зато
Китай, услышав от России сигнал «Мы идем к вам», сразу же сделает вывод: у
России нет промышленного экспорта, а теперь нет альтернативы и сырьевому — так
что ее можно спокойно «отжимать» по ценам на энергоносители.
Издержки
Оптимисты
ссылаются на резкий рост товарооборота между РФ и Китаем в последние 20 лет.
(Владимир Путин во время «Прямой линии» назвал текущую цифру $87 млрд, по
данным посольства КНР в РФ объем двусторонней торговли в 2013 году достиг
$89,21 млрд.) Однако рост товарооборота идет за счет увеличения китайского
экспорта в Россию, а не нашего в Китай. Вот цифры: в 2000 году объем китайского
экспорта в Россию был равен $950 млн, в 2012-м — $51,7 млрд. Аналогичные цифры
по российскому экспорту в Китай: $4,5 млрд — в 2000 году, $16,3 млрд — cейчас.
В первом случае рост в 55 (!) раз, во втором — всего лишь в 4,5. Рост торговли
происходит за счет наращивания китайского экспорта в Россию — и я даже не
говорю о том, что доля промышленных товаров в наших поставках в Китай меньше,
чем соответствующая доля в наших поставках в Европу.
Разменять
зависимость от Европы на зависимость от Китая легко, особенно сейчас, на волне
антизападной риторики. Но если завтра конъюнктура изменится и нам понадобится
развернуться в обратном направлении, что тогда? Ведь может так оказаться, что
менять «азиатский путь» будет уже и не на что — ведь и в мире в целом, и в
каждом регионе существует определенный уровень потребностей в энергоносителях.
Сейчас Европа и Китай вместе потребляют примерно 25 млн баррелей нефти в сутки
(ЕС — чуть меньше 15 млн, Китай — чуть больше 10 млн). 4,5 млн баррелей идет в
Европу из России. Мы не можем вдруг взять и перенаправить эту нефть в Китай —
ему не нужно столько нефти в дополнение к потребляемым 10 млн баррелей. Если
это случится, Китай откажется от части поставок с Ближнего Востока и из Африки,
которые, в свою очередь, легко заместят тот объем, который Россия недопоставит
в Европу. Отвернувшись от Европы, мы ее не «подставим»: добыча нефти
соответствует спросу, продавцы всегда найдутся. Более того, вся нефть и весь
газ, которые потребляет Европа, на сегодняшний день составляют приблизительно
4% от ВВП ЕС. Если энергосырье подорожает даже на 20% от текущих уровней, это
будет не 4% от ВВП, а 4,8%. Потеря 1% ВВП — чем не цена защиты от российской
«энергетической политики»?
А вот для
России резкий крен в сторону Китая может обернуться реальными издержками.
Разговоры о подписании контракта по поставкам российского газа в Китай идут с
2006 года. Каждый раз обещают подписать «через месяц». И так — без конца. Раз
соглашения нет, стало быть, стороны отчаянно торгуются. Ясен и вопрос торга —
цена. То есть уже 8 лет (!) идет согласование цены. Было ли нечто подобное у
«Газпрома» в отношениях с европейцами, для которых поставки российского газа —
вопрос реального жизнеобеспечения? Не было. А вот Китай может позволить себе
торговаться годами.
Сейчас Китай
видит: отношения с клиентами в ЕС у «Газпрома» портятся. И если и впрямь
накануне путинского визита в Поднебесную появились предпосылки к достижению
соглашения (об этом сейчас заговорили китайские официальные лица. — The New
Times), то наверняка за счет российских уступок. Контракт с Пекином чреват для
«Газпрома» как минимум 20-процентной потерей выручки по сравнению со
среднеевропейскими ценами. В 2013 году «Газпром» поставлял газ в дальнее
зарубежье (читай — в ЕС) в среднем по $387 за тысячу кубометров. На 2014 год
монополия прогнозирует цену в $372. Переговоры с Китаем идут все эти годы в
обстановке полной секретности, но если мы договоримся на цену выше $300–310 за
тысячу кубометров, лично я сочту это большим успехом для России. Приплюсуем
сюда дополнительные издержки в виде строительства трубы.
Изначально
большой стратегической ошибкой Москвы был выбор Европы как основного
потребителя нашего энергосырья. Идея диверсификации поставок сама по себе
хороша, скажем, 75% нефти и газа идут в ЕС, остальные 25% — в Китай. Но
диверсификация и переориентация — разные вещи. Китай, как показывает та же
длинная судьба газового контракта, — гораздо более сложный и непредсказуемый
партнер. Рассматривать его единственной альтернативой европейскому рынку было
бы верхом наивности.
Александр Лукин, проректор Дипломатический академии МИД России, доктор
исторических наук:
В украинском
вопросе Китай в целом поддерживает Россию. И в высказываниях официальных лиц, и
в статьях в партийной печати, в частности в газете «Жэньминь жибао», и в
сообщениях агентства «Синьхуа» все эти недели проводилась мысль о том, что
кризис на Украине спровоцирован Западом, российский ответ вполне закономерен.
Больше того, говорится, что Запад, и в особенности США, недооценили решимости
России отстаивать свои интересы.
Единственное,
что Китай не поддерживает официально, — это присоединение Крыма: Пекин всегда
отстаивает принцип территориальной целостности всех государств, и от своей
принципиальной позиции он не отходит. Ее он придерживался и во время
российско-грузинского конфликта в 2008 году. Это объясняется собственными
проблемами Китая, связанными с сепаратизмом.
С другой
стороны, даже по крымскому вопросу Китай открыто не осудил Россию, заняв
нейтральную позицию (Китай воздержался при голосовании по резолюции в СБ ООН по
Крыму.- прим.ред.). Россия выстраивает партнерские отношения с Китаем в течение
30 последних лет — «на основе партнерства и взаимодействия», согласно договору
2001 года. Европа и США технологически превосходят Китай, но если они в
результате санкций перекроют России высокотехнологичный импорт, мы сможем
частично переориентироваться на страны Азии, прежде всего — на Китай. Пусть не
по всем позициям, но почти по всем. В Китае сейчас, по большому счету,
производится все — от компьютеров и ширпотреба до трубопроката. Россия же нужна
Китаю как поставщик не только энергоносителей, но и, например, вооружений,
которые из-за санкций ЕС и США он не может закупать у других стран. Впрочем,
Москва и не ставит вопрос о полном отказе от сотрудничества с Западом.
Россия и
Китай — стратегические партнеры, но до уровня военно-политического союза это
партнерство вряд ли дойдет. Этого не хотят ни в Москве, ни в Пекине — обе
страны проводят самостоятельную внешнюю политику.
Большинство
населения в России в ментальном, культурном и бытовом отношении тяготеет к
европейской цивилизации. Речи о переориентации страны на азиатские
конфуцианские ценности идти не может. А вот понимание международной ситуации,
международных отношений и их дальнейшего развития у нас, на уровне элит во
всяком случае, ближе к китайскому. Это вызвано реальными внешнеполитическими
интересами наших стран. Россия и Китай — сторонники концепции многополярного
мира, в котором есть несколько центров силы и влияния. Однополярный мир, в
котором мощнейший центр отказывается прислушиваться к их голосу, им не
подходит.
Запад должен
понять: чем больше он будет отталкивать от себя Россию, тем активнее она будет
двигаться в восточном направлении, в сторону Китая, других азиатских стран с
быстрорастущими экономиками. У России просто не будет другого выбора.