Как жил светский Санкт-Петербург сто лет назад,
накануне выстрела в Сараево
28 июня 1914
года в Сараево членом террористической группы «Млада Босна» Гаврилой
Принципом были убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц
Фердинанд и его жена. Это покушение привело к началу Первой мировой войны,
которая для России завершилась крахом империи. Но 100 лет назад в столице
империи предугадать такой исход никто не мог…
Два с
половиной года большой войны, и императорская Россия закончилась. Чтобы понять,
как это могло случиться, надо ответить на вопрос: почему правящая элита империи
в критический момент изменила государю?
К августу
1914 года Россией правят несколько сотен людей, определявшихся понятием
«большой свет». Конечно, есть политические партии, Дума, Совет
министров, владельцы огромных имений, шахт и заводов, известные всей стране
писатели, профессура, публицисты… Есть митрополиты и епископы… Царю служат
тысячи офицеров, столичных и провинциальных чиновников… Ну и, наконец,
многомиллионный простой народ — крестьяне, рабочие, ремесленники, лавочники…
Но правила, по которым живут эти миллионы людей, определяют не законодательные
учреждения, а придворные. Со времен, описанных в «Анне Карениной»,
немногое изменилось: «Петербургский высший круг, собственно, один; все
знают друг друга, даже ездят друг к другу».
Дума до 1915
года, по существу, штампует законы, внесенные правительством. Россия —
государство самодержавное. На государя влияют только те, кто входит в замкнутое
общество, связанное родственными и служебными отношениями. Великие князья,
титулованное дворянство, выпускники Пажеского корпуса, Императорского лицея,
Училища правоведения, Николаевского кавалерийского училища.
«Звяк
шпор»
Обиход
столицы, словами Осипа Мандельштама: «Ежедневно часам к пяти происходило
гулянье на Большой Морской — от Гороховой до арки Генерального штаба. Все, что
было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда и обратно по
тротуарам, раскланиваясь: звяк шпор, французская и английская речь, живая
выставка английского магазина и жокей-клуба».
После
императорской четы, главное место в светской иерархии занимают вдовствующая
императрица и «малые дворы» — сыновья и внуки императоров со своими
семьями. У каждого «малого двора» — городская и загородная
резиденция, полное государственное содержание.
Петербург —
город казарм, военная столица. Гвардия — сливки петербургского большого света.
Великие князья, как правило, занимают в ней высшие посты: Николай Николаевич
командует Петербургским военным округом, Сергей Михайлович — генерал-инспектор
артиллерии, Константин Константинович — генерал-инспектор военно-учебных
заведений, Борис Владимирович командует лейб-гвардии Атаманским полком, Дмитрий
Константинович — Конно-гренадерским, Андрей Владимирович — 6-й Донской казачьей
артиллерийской батареей, Александр Михайлович — шеф Императорского
военно-воздушного флота.
В последнее
столетие существования императорской России статус гвардейцев значительно
эволюционировал, а точнее, деградировал. В пушкинское время гвардия —
интеллектуальная элита русского общества (Чаадаев, Лермонтов, декабристы); но в
1910-е трудно представить себе Блока или Ахматову в обществе гвардейских
офицеров. Уже Вронский у Толстого — скорее физкультурник, чем интеллектуал.
Жизнь
гвардейского офицера времен последнего царствования подчинялась множеству
неписаных правил. Сословное общество вообще, а гвардия в особенности жили не по
законам, а по понятиям, сводившимся в итоге к системе запретов. Гвардейскому
офицеру нельзя было жениться, не покинув полк, ни на крестьянке, ни на мещанке,
ни даже на богатой купеческой дочке, а только на женщине дворянского
происхождения. Прежде, нежели разрешить товарищу вступить в законный брак,
общество офицеров полка и полковые дамы наводили справки как о самой невесте,
так и о ее родне.
Гвардеец не
мог тратить мало, жить на Песках, носить мундир и фуражку не от портного
Фокина, допивать бутылку шампанского до конца, сидеть в театре дальше седьмого
ряда, плохо говорить по-французски. Он платил извозчику не меньше рубля там,
где штатский отделывался пятиалтынным. Цветы покупали только у Эйлерса, вино и
сыр — у Елисеева, драгоценности — у Фаберже, меха — у Мертенса, часы — у Бурэ.
Если ресторан — то «Кюба», «Донон», «Медведь».
Кондитерские «Верен», «Рабон», Иванов на площади
Мариинского театра со своими клубничными тортами. Пить пиво надо было у
Лейнера, на углу Невского и Мойки.
Как
вспоминал кавалергард Алексей Игнатьев, «выходя в полк, все мы прекрасно
знали, что жалованья никогда не увидим: оно пойдет целиком на букеты
императрице и полковым дамам, на венки бывшим кавалергардским офицерам, на
подарки и жетоны уходящим из полка, на сверхсрочных трубачей, на постройку
церкви, на юбилей полка и связанное с ним роскошное издание его истории».
Зато служба
становилась пропуском для дальнейшей карьеры. Здесь приобретались важнейшие
знакомства. Именно в собраниях лучших полков — Преображенского, Семеновского,
Кавалергардского, Конного, Гусарского — решали, кому из офицеров составить
протекцию. И сослуживцы становились командующими полками, дивизиями, округами,
губернаторами, товарищами министров.
К 1914 году
главным местом, где ковалась элита, считался Яхт-клуб на Большой Морской.
Количество членов было ограниченно. Они избирались строжайшей баллотировкой:
один черный шар уничтожал пять белых. По воспоминаниям баронессы Марии
Клейнмихель: «Постоянное присутствие в клубе великих князей, в особенности
всесильного Николая Николаевича, и общение с ними остальных членов послужило
поводом для частого посещения многими министрами и другими влиятельными лицами
этих собраний. Оттуда именно в течение многих лет выбирались кандидаты на
высокий административный или дипломатический пост, а также начальники
гвардейских дивизий и корпусов. За членами Яхт-клуба ухаживали, заискивали, так
как они могли легко оказать протекцию».
Царскосельские
анахореты
Лучшие
времена большого света (как раз эпоха Алексея Вронского и Бетси Тверской)
закончились на царствовании Александра II. Немыслимо богатый, самый блестящий
двор Европы. Государь в царской ложе на балетах Петипа в Мариинском театре и
опереттах Оффенбаха в Михайловском. Великолепные балы в Зимнем дворце, где
блистают молодые великие князья Владимир, Алексей и Сергей Александровичи.
Гвардия, вернувшаяся в столицу после побед на Балканах. Время ротонд, турнюров
и фру-фру (нижних юбок), «Прекрасной Елены», кафешантанных див и
циркачек. Государь при живой жене селит фаворитку в Зимнем дворце, великие
князья живут с балеринами…
Александр
III был другим: следил за нравственностью своего окружения, светские
развлечения не любил, предпочитая им рыбалку. Число балов в Зимнем дворце
ограничено четырьмя в год. Но приемы и выходы в Зимнем дворце, представления у
императора по-прежнему поражали Европу пышностью. Суровый царь опирался на
давних приятелей из гвардейской среды — Иллариона Воронцова-Дашкова, Сергея
Шереметева, Петра Черевина. Впрочем, нелюбовь Александра III к многолюдным
собраниям не отрывала царскую чету от большого света. Все обожали веселую и
тактичную императрицу Марию Федоровну, веселились во дворце Владимира
Александровича и лицезрели императорскую чету на 300-м представлении
«Конька-Горбунка»: царь и царица слыли балетоманами…
Все
изменилось в начале царствования Николая II. Новая императрица Александра
Федоровна пренебрегала светом, встречи с людьми ее откровенно раздражали.
Император ей подчинялся и все больше времени проводил в семье. С 1904 года
государь и государыня в Петербурге почти не появлялись, постоянно обитали в
Александровском дворце Царского Села.
Почему так
случилось? Может быть, оттого что именно кружок великосветских приятелей
царской молодости вверг Россию в несчастную войну с Японией. Пренебрегая
мнением министров, государь послушал своих друзей — великого князя Александра
Михайловича, Александра Безобразова, Алексея Абазу и Владимира Вонлярлярского:
результатом стали Цусима и революция.
Возможно,
значение имело и то, что великие князья не боялись и не слушались молодого
государя (в возрасте 26 лет никто из Романовых императором не становился).
Родной брат, Михаил Александрович, соединил свою жизнь с разведенной Натальей
Вульферт. Дядя — Павел Александрович — увел жену командира кавалергардов —
мадам Пистелькорс. Кирилл Владимирович без спроса женился на Виктории Мелите,
разведенной с родным братом российской императрицы. Такого массового
пренебрежения долгом в прежние царствования произойти просто не могло.
Конечно,
имели значения и семейные тайны, которыми не делились ни с кем, даже с ближним
кругом. Алиса Гессенская была носителем гена гемофилии, как, позже, и все
четыре ее дочери. Женщины сами не болеют этой страшной болезнью, но могут
передать ее мужскому потомству. О болезни царевича Алексея открыто не говорили.
Непонятно было, почему у цесаревен нет женихов. Эта семейная тайна сплачивала
супругов, наверное, самую любящую пару за всю историю семьи Романовых. Но она
же изолировала императорскую чету от великих князей и знати.
Вдовствующая
императрица считала царствующую — невоспитанной букой, испортившей жизнь сыну.
Великие князья обижались на пренебрежение родственными отношениями. Искренняя,
даже фанатическая вера императрицы рассматривалась как проявление юродства:
большой свет исполнял религиозные обряды как необходимую формальность, часть
обихода. Александра Федоровна чувствовала, что ее не любят, и еще больше
замыкалась в семейном кругу.
Необходимы
были конфиденты, преданные люди. Вначале таким человеком стал французский
шарлатан, выдававший себя за врача, доктор Филипп, потом Григорий Распутин и
Анна Вырубова (в девичестве Танеева). Скрыть близость к ним было невозможно. А
ревнивый бомонд недоумевал и ревновал.
Охота на
царицу
На
Исаакиевской площади рядом с Яхт-клубом, министерствами, Сенатом,
Государственным советом находится старинный особняк. Со времен Александра II его
хозяевами оставались почтенный старец Евгений Богданович, генерал от
инфантерии в отставке, староста Исаакиевского собора, и его жена, генеральша
Александра Богданович. У них нет детей, они держат открытый дом, к ним
заезжают запросто министры, сенаторы, гвардейские генералы. В отличие от клубов
здесь светские дамы. Сюда заходят журналисты правых газет, дипломаты, депутаты
Думы. Словом, все те, кто прогуливался по Большой Морской, — звезды столичного
света. Не бывать у Богдановичей означило выпасть из круга.
Генеральша
Александра Викторовна вела дневник, куда 33 года, с 1879-го по 1912-й,
записывала политические сплетни, услышанные от гостей. Посетители этого
гостеприимного салона — ближайшие слуги государевы,— не стесняясь, ругали
императрицу, произносили речи подсудные. Ведь в тогдашней России словесное
оскорбление царствующего императора, императрицы или наследника престола по
закону влекло за собой каторгу.
Вот что
говорил о царице начальник Главного морского штаба Сергей Зилотти: «В свою
каюту царица взяла Вырубову, спала с ней в одной постели». Дарья Кочубей
(урожденная герцогиня Лейтенбергская): «Неестественная дружба существует
между царицей и Вырубовой». Николай Шалберов, камердинер Николая II:
«Такую мерзавку, как Вырубова, царица так любит, что она у царицы и днюет
и ночует». Генерал-майор свиты Николай Княжевич: «Вот какую царицу
получила Россия, и как лечить эту женщину, которая себе расстраивает нервы
сожительством со «стервой» Вырубовой». Гвардейский полковник
Шевич: «Придворный доктор, лечивший царицу, прямо письменно заявил царю,
что царицу вылечить не могут, пока ее не разлучат с Вырубовой». Мария
Щегловитова, жена министра юстиции: «Царь всегда один, а царица всегда с
Вырубовой, с которой запирается в спальне».
Раздражение,
вызываемое царицей, постепенно переносилось и на царя. Его обвиняли в атрофии
воли, в неумении разбираться в людях, в том, что он подкаблучник.
Наибольший
гнев семьи и большого света вызывало растущее влияние Григория Распутина. В
приближении мужика к трону видели не только блажь царицы, но и прямое
оскорбление династии. Не заслуженные генералы, не ближайшие родственники, не
опытные бюрократы дают советы, к которым прислушиваются, а этот грязный и
развратный проходимец из села Покровского. Не без основания верхушке правящего
слоя казалось: император всех их считает «средостением» между собой и
русским народом. И хочет общаться со своими подданными пусть не прямо, а
опосредованно — через «представителя» крестьянства — старца Григория.
А ведь, между прочим, если приглядеться, Распутин был поумнее большинства
мудрецов Яхт-клуба.
Негодовали
Мария Федоровна, сестра императрицы Елизавета Федоровна, великие князья.
Гвардейцы готовили политический переворот. Нараставшее отчуждение между светом
и императорской четой привело к тому, что в феврале 1917 года никто из его
родственников (кроме Бориса Владимировича) не выступил в защиту государя и
государыни. Большой свет смирился с революцией как с меньшим злом.
Зло, однако,
меньшим не оказалось: без царя эпоха гуляний по Большой Морской закончилась,
петербургская элита была уничтожена или оказалась в изгнании.
Монархия не
может существовать без придворных, придворные — без монархии…