Нет, вовсе не наплыв беженцев в Европу является причиной того, что Россия перебросила боевые самолеты, вертолеты и другую военную технику на недавно оборудованную в Сирии военную базу. Поток беженцев из Сирии и других стран Ближнего Востока в Кремле быстро классифицировали как внутриевропейскую проблему. Более того, моральные ценности никогда не служили отправной точкой внешнеполитической мысли в России.
Нет, вовсе не наплыв беженцев в Европу является причиной того, что
Россия перебросила боевые самолеты, вертолеты и другую военную технику на
недавно оборудованную в Сирии военную базу. Поток беженцев из Сирии и других
стран Ближнего Востока в Кремле быстро классифицировали как внутриевропейскую
проблему. Более того, моральные ценности никогда не служили отправной точкой
внешнеполитической мысли в России.
Лишь национальные интересы имеют значение
Для Москвы значение имеют только мнимые объективные геополитические
интересы государств. Посему, не отягощаясь этической стороной вопроса о
частичной ответственности за кровавую бойню в Сирии, российская внешняя
политика никогда не видела проблемы в том, чтобы оказывать режиму Асада
дипломатическую и военную поддержку. В конце концов, Асад остался последним
партнером России на Ближнем Востоке. И это единственное, что имеет значение для
российской политики силы.
Однако со второй половины лета у Кремля должны были появиться опасения,
что Асад начнет сдавать позиции: после соглашения по иранской ядерной программе
наметилась разрядка в противостоянии между США и Ираном, который на самом деле
является важнейшим партнером Асада. А усиленное военное вмешательство США — а
также Турции — в ситуацию в Сирии, направленное, казалось бы, в первую очередь
против банды убийц из группировки «Исламское государство» (ИГ), в
конце концов представляет угрозу и остаткам режима Асада.
Так что, похоже, президент России Владимир Путин решил, что лучшая защита
— это нападение. В прошедшие несколько недель он провел за спиной западных
борцов с ИГ молниеносную операцию, развернув на сирийском побережье российскую
военную базу. В ходе своей с нетерпением ожидаемой речи перед Генеральной
ассамблеей ООН в конце сентября Путин наверняка представит Западу эту военную
базу в качестве российского вклада в борьбу против ИГ, при этом он, скорее
всего, не откажется от поддержки Асада.
Российские программы «минимум» и «максимум»
Если США и другие западные державы согласятся с подобной трактовкой, то
путинскую программу-максимум можно было бы считать выполненной: международная
изоляция России, в которой она оказалась из-за аннексии Крыма и войны на
востоке Украины, была бы прорвана. Статус России как мировой державы вновь был
бы признан, и она оказалась бы на одном уровне с Соединенными Штатами. Вместе с
тем произошло бы укрепление режима Асада, что в свою очередь опять было бы
истолковано как доказательство российского влияния.
Но если США все же не пожелают формировать общий фронт против ИГ — не
захотев даже временно вынести за скобки вопрос о политическом будущем Асада, —
то и в этом случае Москва окажется в выигрыше. Ведь так или иначе Россия на
долгое время закрепится с помощью собственной военной базы на стратегически
важном восточном побережье Средиземного моря.
И даже если Сирия и дальше будет распадаться в огне гражданской войны,
регион Латакия выбран крайне удачно. Это не только родной регион семьи Асада.
Намного важнее то, что это прибрежная зона — историческая область расселения
алавитов и, несомненно, после окончания эпохи Асада именно она станет основной
частью некоего алавитского государства, которое некогда — после Первой мировой
войны — уже существовало на территории, находившейся под французским мандатом.
В обмен за стратегически важную военную базу Москва может, к примеру,
выступить в качестве гаранта этого государства алавитов. Россия надолго
останется важным актором на Ближнем Востоке. И даже с этой программой-минимум
путинская политика в Сирии с московской точки зрения была бы более чем успешна.