Eсть в Ленинградской области посёлок Поповка, что расположен на железной дороге Санкт-Петербург – Москва. В довоенные годы Поповка была дачным местом.
Маме, братьям и
сёстрам моей мамы, семье Соколовых, посвящается.
Есть в
Ленинградской области посёлок Поповка, что расположен на железной дороге
Санкт-Петербург – Москва. В довоенные годы Поповка была дачным местом.
Одним из самых красивых и больших домов в этом посёлке был дом
Соколовых. Перед домом был большой яблоневый сад. Построил его мой дед Василий
Васильевич Соколов, как раз в канун своей свадьбы. А работал дед в магазине у
купца Елисеева, был художником-оформителем.
По выходным дням здесь было очень шумно и весело – собиралась вся
семья, приезжавшая из Ленинграда. А семья действительно была большая. У моей
бабушки, Анны Капитоновны, было трое сыновей: Павел, Виктор и Василий и четверо
дочерей: Капитолина (Капа), Вера, Антонина (моя мама) и Елена (Лёля). Не всегда
на этих сборах бывали Виктор и Вера – они были кадровыми военными.
Бабушка всегда с нетерпением ждала выходного дня, всегда готовилась и
всегда говорила: «А будет ли завтра Витенька, отпустит ли его командование?» И
если дядя Витя приезжал – это была для неё самая большая радость. Она его очень
любила, хотя и старалась не подавать вида.
Ко второй половине дня, в субботу, очень оживлялся любимец всей семьи
овчарка Том, привезённый дядей Витей со службы на границе. Киса Мерлиса, словно
ожидая гостей, садилась на перила веранды и прихорашиваясь, умывала лапкой свою
мордочку. А мы с моей старшей сестрёнкой постоянно бегали к калитке и
выглядывали из-за неё – не идёт ли кто-то из гостей. Когда кто-то из них
появлялся из-за поворота, мы распахивали калитку и бежали навстречу.
К вечеру субботы на открытой веранде накрывался большой стол под белой
скатертью, устанавливался самовар, от которого разносился очень приятный запах
догоравших шишек, устанавливались блюда с пирогами и пирожками, а бабушка в
ожидании гостей, в нарядной кофте, садилась на стул и поглаживала Тома,
ложившегося у её ног. А когда кто-то появлялся, она вставала, спускалась с
крыльца, почему-то только на одну ступеньку, и так стояла, пока не приедут
последние. Правда, старались приехать все вместе, и поэтому перед крыльцом
выстраивалась целая очередь, так как все приезжали с мужьями, друзьями,
поцеловаться с бабушкой. Том в это время крутился среди приехавших, живо виляя
хвостом, а если среди приехавших был дядя Витя, то радости Тома не было конца:
он прыгал, крутился, лаял, а когда дядя Витя брал его за передние лапы и Том
вставал на задние, то норовил лизнуть его в нос, щёки.
Когда же утихала радость встречи, все садились за стол, на котором,
кроме бабушкиных пирогов, появлялись сыры, колбасы, сладости, конечно не
обходилось и без вин, водка появлялась на столе только по большим праздникам
или дням рождения, её подавали в графине, на дне которого был прикреплён
стеклянный петушок с красным гребешком и разноцветным хвостом, и все начинали
его спасать, а вот без сладких вин не обходилось ни одно застолье. Заводили
патефон, звучали Козин, Лещенко, Вертинский, Шульженко. Кто-то танцевал, кто-то
тихо напевал любимые мелодии… наступало попросту блаженство! Нам с сестрой
крайне не хотелось идти спать, когда наступало наше время, но бабушка была
непреклонна, она говорила мягко: «Дети, пора спать, ваше время наступило» и мы
не могли ей сказать: «Бабушка, ну, пожалуйста, ну, ещё немножко…» — её мягкие
слова звучали как приказ и мы, понурив головы, и, сказав всем «спокойной ночи»,
брели на второй этаж.
Утром, когда я просыпался, все уже были помыты и выбриты и сидели за
столом и по — деловому пили чай, словно всех ожидало дело, а это было именно
так. В этом загородном хозяйстве дел было множество, потому, что кроме большого
сада были корова, гуси, утки – всех надо накормить, за всеми надо убрать.
Поэтому все часов до 12 были заняты работой, а потом, до обеда, играли в лапту,
городки и всё это проходило под звуки патефона. Особенно весело проходил сбор
урожая яблок, когда они поспевали.
И так эта большая семья жила из года в год.
Некоторые соседи присоединялись к играм взрослых, а иногда приглашались
и к столу. Мне помнится один, как мне казалось старичок, так как у него были седые
голова и борода с усами. Он был очень вежлив и всегда приходил с девочкой лет
десяти, которая с большим любопытством смотрела за играми взрослых, а когда её
приглашали играть в лапту, её радости не было предела.
Потом всё стало не так. Только изредка приезжали мама с тётей Лёлей, а
дядя Витя куда-то уехал далеко, говорили на какие-то учения. В доме стало пусто
и не уютно, только бабушка всё хлопотала и хлопотала. А однажды мы застали её
за рытьём большой траншеи. Когда мы спросили её, что она делает, то услышали:
«Дети, идёт война, фашисты наступают, и если будут бомбить – мы будем прятаться
в этой траншее». Нам были не понятны эти её слова, но за ними мы почувствовали
что-то очень опасное, страшное.
А однажды мы услышали гул большого количества моторов, в небе как будто
стало темно. Бабушка схватила нас и мы вместе побежали к траншее. Спустившись
на дно, уселись на постеленной там соломе и с ужасом стали смотреть на небо.
Пролетела одна группа, другая, но бомбы не упали — значит полетели бомбить
Ленинград. Бабушка перекрестилась и сказала: «Убереги, Боже, моих детей!» Мы
вылезли из траншеи, но от бабушки в этот день так и не отходили. Она пошла в
коровник и мы пошли за ней.
Коровник стоял в самом конце участка за небольшим прудом, в котором
плавали гуси и утки. Должен заметить, что участок был очень большой. Перед
домом был сад, от калитки до дома шла, выложенная кирпичом, дорожка, вдоль неё
росли цветы и ягодные кустарники. Справа от дорожки была довольно большая
площадка для игр, а за ней, отгороженный металлической сеткой, находился
большой участок, который постоянно засеивался травой, — здесь по будним дням
паслась корова, а по воскресеньям играли в лапту. Бабушка в стадо корову не
водила, она паслась на этом участке. За домом был огород с грядками клубники и
различной зелени, а за прудом до коровника росла малина, а когда она поспевала,
то я из неё не вылезал.
Я до сих пор удивляюсь, как такой большой участок не реквизировала
советская власть. Может быть потому, что семья была очень большая. Не знаю!
В эту ночь бабушка легла спать в нашей комнате, говоря: «Не бойтесь, я
с вами рядом, всё будет хорошо».
Но фронт приближался, уже была слышна канонада, а мама всё не ехала и
не ехала. Бабушка уже стала беспокоиться, собралась сама нас отвезти, но в это
самое время приехала мама. Она была очень уставшая и какая-то взволнованная. А когда бабушка
стала ей что-то выговаривать, она сказала:
«Мама, я прямо из Луги, я там рыла окопы и еле-еле упросила отпустить меня за детьми, поэтому не надо
меня выговаривать. Лучше помоги мне собрать детей и сама собирайся и сегодня же
поедем в Ленинград». «Как сегодня?! Хоть отоспись, собери яблок, а завтра к
вечеру и поедешь. А я никуда отсюда не поеду. Война, кто-то из ребят вернётся
без руки, без ноги, а здесь для них будет дом со своим молоком, ягодами,
яблоками. Я отсюда никуда не поеду!» Мама стала её уговаривать, но бабушка
сказала: «Нет, Тонюшка, я сказала нет, значит – нет, ты меня знаешь!» Мы стали
быстро собираться и вышли из дома, когда уже стало смеркаться. Бабушка нас
провожала. Когда мы пришли на станцию, мама сказала: «Мама, плюнь на всё,
поехали!» «Нет, Тонюшка, поезжайте, а я останусь!» Они обнялись, мама
заплакала. Бабушка поцеловала нас, повернулась и пошла, такая прямая, как
всегда.
Подошёл поезд, он был весь забит, мы побежали к детскому вагону и еле в
него втиснулись. Какая-то женщина немного подвинулась и сестра примостилась с
самого краешка и взяла меня на руки – так мы доехали до Ленинграда. Домой мы
добрались уже заполночь.
На следующий день вечером у нас появились тётя Лёля с тётей Верой. Я
никогда не видел их такими перепуганными. Когда они услышали, что бабушка
категорически отказалась ехать, тётя Вера сказала: «Я поеду за ней!» И она
поехала!
Ни тёти Веры, ни бабушки не было ни завтра, ни послезавтра. Ждали их в
течении всей недели, говорили, что может быть они идут пешком, но их так и не
было. По сводкам Совинформбюро мы слышали, что в районе Поповки наши войска
ведут ожесточённые бои, что она несколько раз переходила из рук в руки, но
бабушки с тётей Верой так и не было.
В Ленинграде началась блокада. О ней много сказано, поэтому не буду
пересказывать те трудности, те ужасы, которые пережили ленинградцы в те
страшные блокадные годы. Тётя Лёля пережила всю блокаду, похоронила в блокадном
городе дядю Павлушу – бойца народного ополчения Ижорского завода, где он
работал инженером, умершего в госпитале от дистрофии. А наша семья, прожив
самые тяжёлые годы блокады, зимой 1943 года эвакуировалась в начале в
Пензенскую область, а затем на Алтай, в г. Алейск. Вернулись мы из эвакуации в
июле 1945 года и сразу же мама с тётей Лёлей поехали в Поповку. Добирались на
«перекладных», так как поезда ходили очень плохо. Когда они возвратились, на
них не было лица. Они рассказали, что от Поповки не осталось ни одного дома,
что там сплошные развалины, никого из жителей они не повстречали, а о том, что нашли наш дом, глубоко сомневаются – вроде бы
увидели остатки кирпичной дорожки. Куда только они не обращались, отовсюду
приходил один и тот же ответ: «О судьбе Соколовых Анны Капитоновны и Веры
Васильевны ничего не известно».
Однажды, уже не помню было это в 1945 или 1946 году, в газетах и по
радио объявили, что в Ленинграде состоится открытый суд (трибунал) над
старостами Ленинградской области. Мама с тётей Лёлей решили на нём побывать. И
они на нём побывали.
Возвратившись, они рассказали следующее: « Когда ввели в зал подсудимых
, мы с трудом, но в одном из них узнали нашего соседа, который неоднократно
заходил к нам, того самого дедушку с седой бородой и усами, но он был без усов
и бороды, с коротко остриженными седыми волосами. Мы долго сомневались, но
потом секретарь суда объявил, что слушается дело старосты посёлка Поповка. У
нас сразу же возникло желание подбежать к сцене и спросить, где мама и Вера, но
это было не возможно, сцена охранялась военными. Но самое главное произошло,
когда была приглашена в качестве свидетеля жительница посёлка Поповка (к
сожалению я не помню ни её имени, ни фамилии). Мы её узнали хотя в довоенные
годы не были с нею знакомы. Она жила на соседней улице и как-то однажды
приходила к маме, после чего мы с нею при встрече здоровались. Мы сразу подошли
к сцене, она нас увидела и поэтому, когда закончила выступать, сразу же подошла
к нам и стала рассказывать, поняв, что нас интересует судьба мамы и Веры. «Я с
ними сидела вместе в вашем хлеву, что примыкал к коровнику, нас было восемь
человек. Анну Капитоновну два раза в день выводили из хлева подоить вашу
корову. В вашем доме немцы устроили штаб и в нём жил какой-то
высокопоставленный фашист. По утрам Анна Капитоновна приносила ведро воды, а
после вечерней дойки банку парного молока и это была наша единственная еда в
течении двух недель, что мы там сидели. Вера Васильевна практически ни с кем,
кроме мамы, не разговаривала, лежала угрюмая, не разговорчивая, Однажды её
вывели, а потом втащили сильно избитую.
Анна Капитоновна сказала, что она отказалась служить в их госпитале. Недели
через две, когда Анна Капитоновна вернулась после утренней дойки и не принесла воды, как обычно, сразу же за ней
вошли два эсэсовца с автоматами и, приказав поднять руки, вывели всех нас из
хлева. Когда нас проводили через ваш участок, я увидела, что заднее крыльцо
было разрушено. Нас вывели на Грибоедова и повели в сторону станции, потом
присоединили к большой группе женщин, которые, как и мы, стояли с поднятыми
руками под охраной фашистов. Нам разрешили опустить руки и повели в сторону
Красного бора. Когда мы проходили через лесок, несколько женщин помоложе
побежали в разные стороны. Немцы растерялись от неожиданности, их было человек
шесть, но потом их начальник дал команду, и всех оставшихся стали расстреливать
из автоматов. Я упала и больше ничего не помню. Я не помню, что было с Анной
Капитоновной и Верой Васильевной, но помню, что они не побежали, и по большей
вероятности их убили. Я очнулась, когда меня ночью волокли два парнишки. Они
приволокли меня в какой-то дом, спустили в подвал, в котором я провела больше
полугода, но меня выходили добрые люди. Потом со мной ещё многое было. Сразу
после того, как немцев выбели, я попала в госпиталь, где из меня извлекли пулю.
Извините, но больше я вам ничего рассказать не могу».
Вот так выяснилась трагичная судьба моих бабушки и тёти. Вечная им
память!
Позже тётя Лёля ещё раз ездила с этой женщиной в Поповку и она
подтвердила правильность их первоначального решения о доме. В то время денег на
восстановление дома ни у кого не было, да не было и морального желания его
восстанавливать.
А позже, живя уже в Австралии, я отыскал через Интернет, через ОБД
«Мемориал» сведения ещё об одном брате мамы – дяде Вите – он погиб в январе
1944 года в чине старшего лейтенанта и похоронен в деревне Коптево. К
сожалению, ни район, ни область не указаны и поэтому, поди знай, где искать эту
деревню на Руси. Там же я нашёл сведения о своём двоюродном брате — сыне
Капитолины, Юрии – он пропал без вести в сентябре 1941 года.
Всего наша семья (по линии мамы) в период Великой Отечественной войны
потеряла шесть человек: бабушка, тётя Вера, дядя Павлуша, дядя Витя, Юрий и во
время блокады скончался мой младший брат Женя.
Георгий Климов, Сидней.
Октябрь 2013 года.
Фото из семейного альбома Климовых