Севиль Новрузова — руководитель Центра по примирению и согласию в Южном Дагестане, ее офис в Дербенте. Ее родной брат был убит в ходе спецоперации. После его гибели она занялась спасением — в правовом поле — людей, ушедших в лес. Делала это в одиночку. Пережила несколько покушений. Наконец, была приглашена руководством республики к сотрудничеству.
Сломать идею за
пять минут
Севиль
Новрузова — руководитель Центра по примирению и согласию в Южном Дагестане, ее
офис в Дербенте. Ее родной брат был убит в ходе спецоперации. После его гибели
она занялась спасением — в правовом поле — людей, ушедших в лес. Делала это в
одиночку. Пережила несколько покушений. Наконец, была приглашена руководством
республики к сотрудничеству.
— Наверное, вы
знаете, чем центр занимается? — начинает разговор Севиль. — Раньше мы
назывались комиссией по адаптации к мирной жизни лиц, решивших прекратить
экстремистскую и террористическую деятельность. Чисто моя работа связана с так
называемыми приверженцами ваххабизма, радикального ислама. Сейчас участились
случаи ухода молодежи в ИГИЛ. Мы стараемся не допустить ее ухода и вернуть тех,
кто туда уже ушел.
— В ИГИЛ уходят
участники подполья?
— Я бы не
сказала. Уходят в большинстве своем именно те, кто раньше нигде не фигурировал.
Вот это нас немножко смущает и заставляет призадуматься. Но факт остается
фактом.
— Призадуматься
над чем?
— Над таким
поведением молодежи. Знаете, прежде всего их толкают какие-то идейные
побуждения. Идейные в том плане, что, уходя, они думают: там халифат, шариат и
так далее. Якобы там то, к чему стремится каждый мусульманин. Они думают, что
там они найдут именно такую жизнь. Но приезжая туда, понимают, что
заблуждались. И очень часто хотят оттуда уйти.
— У них это
получается?
— Нет. Не
всегда. Очень сложно уйти оттуда.
— Их не
отпускают?
— Да.
— А как вы
отсюда можете помочь им уйти оттуда?
— Мы делаем
свою работу. Но продвигаемся очень аккуратно. Тема очень сложная, маленькая
ошибка может очень негативно сказаться на чьей-то судьбе. Совсем недавно был
случай: парень уже два месяца находился в Сирии, в городе Ракка. Он говорит,
что был там поваром.
— На войне все
— «повара».
— Но он
вернулся. Думал, что его как брата там встретят. Но там у тех людей, к кому он
ехал, оказались совсем другие ценности, совсем другие порывы души. Он говорит:
«Я понял, что попал не туда». Естественно, у него сразу забрали деньги и
загранпаспорт… Ты так быстро? — Севиль обращается к молодому крепкому мужчине,
входящему в кабинет. — Это Ибрагим, — представляет его Севиль. — Из комитета по
делам молодежи города. Он со мной вместе в разъездах все время. Ибрагим, я как
раз про того парня рассказываю.
— Он приехал в
Сирию и увидел там то, чего совсем не ожидал увидеть, — говорит Ибрагим. — Они
же едут в исламскую республику, думая, что там действуют исламские законы, а
находят там суровые законы войны. Они когда отсюда уезжают, они слышат, что там
война. Но смысла этого слова они не понимают. А когда попадают туда, то все уже
ведет к тому, что им самим приходится воевать.
— А разве они
не едут туда именно для того, чтобы воевать?
— Они не едут
туда только тупо воевать, — отвечает Севиль. — Они думают, что будут жить в
исламском государстве. А потом, если понадобится, пойдут воевать. Они едут на
джихад, но они не понимают, что такое джихад!
— А приезжают
туда и видят: там такое происходит, что как-то неудобно просто сидеть, прятаться
и не воевать, — подхватывает Ибрагим. — Там кучка таджиков, кучка дагестанцев,
кучка французов. Туда съехались люди со всего мира. Они говорят на разных
языках и друг друга не понимают. И человек видит, что все — по кучкам, а когда
начинают головы резать… Нормальный человек такого не может видеть! Вы сможете
убить человека? И я не смогу. А если убьют перед вами? Крыша может поехать. И
вот приезжают они туда, а там — кровь, брызги! И человек уже, конечно,
понимает, что не туда попал. Думал, все у него там будет по исламу, а у него
там все просто по-другому. Он же себе все представлял картинками из книг. А там
сущий ад. Понимаете? Сущий ад! И когда он лоб в лоб сталкивается со
смертоубийствами, с братоубийствами, он уже растерян и потерян уже.
— А в Дагестане
нельзя жить по шариату?
— Пусть живут,
— говорит Севиль. — Но нам же сегодня сказали, что мы, дагестанцы, живем на
оккупированных землях и что земли эти не являются святыми. А завтра они и наших
мусульман перестанут признавать мусульманами. Все к тому и идет. Они рамки
сужают. Даже те дагестанцы, которые молятся, теперь для оппозиции Сирии — не
настоящие мусульмане. Даже так называемые ваххабиты, проживающие в Дагестане.
Скоро они и нам объявят такфир (обвинение в неверии. — «РР»).
— А в чем
смысл?
— А в том, что
у них идет война, а дагестанцы сидят дома, не приезжают, не участвуют в военных
действиях, не защищают мусульман.
— А может быть,
такие послания сюда передает не коренная сирийская оппозиция, а те дагестанцы,
которые уже уехали им на подмогу? Ведь эти послания звучат на русском?
— Скорее всего
о них речь и идет, — отзывается Севиль.
— Так и
происходит, — кивает Ибрагим. — Французы зазывают на войну французов.
Дагестанцы — дагестанцев. Ингуши — ингушей. Каждый подтягивает свою сторону. Не
будет же француз писать призывы на русском языке! Вы эти обвинения и призывы
сами можете в интернете найти. У них там тоже свое государство в государстве.
Налажены государственные механизмы. Они и бойцов затягивают, и врачей, и
расправляются с теми, кто им мешает, и проводят огромную информационную работу.
— А были
дагестанцы, которые туда поехали, им там понравилось и они там остались?
— Люди
вообще-то там пропадают, — отвечает Ибрагим. — Или их убивают, или они уже
полностью погружаются в эту войну. У них уже происходит такое, как, знаете, в
армии бывает. Ты вначале приезжаешь, смотришь — все в «зеленке» ходят, и для
тебя это удивительно и непонятно, ты же к гражданским привык. А через полгода
учебки ты, кроме военных, уже никого не признаешь. Так же и у них: через
полгода войны они в нас уже людей не видят. Они же, если повоевали, уже весь
мир хотят захватить. У них такие планы. А вы не знали? Сирия, Иран, Дербент,
потом дальше, дальше, Москва, Китай. Они же всему миру объявили джихад. Но
ислам — религия сама по себе гуманная. Если бы не эти новшества, которые они в
нее внесли. Из гуманной религии они сделали религию головорезов. Уже они
говорят, что и обманывать можно на пути джихада. Что чуть ли не наркотики
употреблять можно на пути джихада.
— Они сами себе
противоречат, — вставляет Севиль.
— А девушки,
которые туда едут! Вот, к примеру, муж и жена: его убили, ее сразу отдали им —
и все, короче! — Ибрагим издает громкий хлопок одной ладонью о другую.
— А девушки
уезжают только в паре с мужьями?
— И сами по
себе тоже. То же самое ими движет, что и мужчинами! Когда Севиль с ними
боролась пять–семь лет назад, она и обстрелу подвергалась, и покушениям. Тогда
была тут в городе такая кафешка, в которой собирались подростки и молодежь. В
десять часов вечера они там закрывались, а в девять утра открывались. Всю ночь
проповедник-идеолог рассказывал им, что наступят скоро такие времена да сякие
времена.
— А их
родителей не беспокоило отсутствие по ночам?
— Да сейчас и
пятнадцатилетним уже сложно сказать «Сиди дома!». Они обманут — скажут, к другу
пошел, там останусь. Или скажут, что ночью работают, — отвечает Севиль.
— А их там не
только зомбируют, но и деньгами мотивируют, — поясняет Ибрагим. — Деньги им там
тоже дают. Они приносят домой 10 тысяч рублей каждый месяц, и родители верят в
то, что дети работают. А если в семье одна мать, то она весь день сама
работает, у нее нет времени на воспитание.
— Ну и какой
может быть мозг у человека после таких ночей? — задает риторический вопрос
Севиль.
— А у них в
мозгах уже только одно: надеть пояс шахида, — как будто отвечает ей Ибрагим, —
и пойти взорваться. Без страха и с удовольствием полным: «Я же этого сам хочу!
Дайте мне пояс шахида! Дайте мне пояс!»
— Значит, и те,
кто сейчас уходит в Сирию, проходят такую обработку, которую вы описали только
что?
— Сильнее
обработку они проходили лет семь назад, — говорит Севиль. — Но сейчас уже и
наша работа дает результаты. Раньше я занималась этой работой одна, мне было
тяжело. А вот он, — показывает на Ибрагима, — уже был коммерсантом, хотя ему
всего 32. Теперь он помогает мне. Я сначала думала: поездит со мной, поймет,
что это за работа, и сам уйдет. Но не ушел. Это говорит о том, что сегодня мы
готовы радикально изменить ситуацию в Дагенстане. 80% своей работы мы не
освещаем. Наши поездки по аэропортам, по домам остаются за кадром.
— Вы ездите по
домам неблагонадежных людей?
— Да. Мы
встречаем в аэропортах тех, кто возвращается из Сирии. Они сами выходят на нас,
а в других случаях — их родители. Но они выходят на нас, обычно когда уже все —
когда дети там. Дайте я вам СМС почитаю, — берется за телефон. — Я пишу:
«Наиля, как сестра? У вас все нормально?» Она отвечает: «Привет, все хорошо».
Я: «Видишь, как ей повезло? Другим семьям желаю того же». Она: «Повезло потому,
что родители так не оставили. Все благодаря родителям, и Аллах помог нам». Я:
«Ты права. Многие родители даже попу свою не хотят поднять». Она: «Да. А так бы
поменьше уезжали бы. Дети в Сирии умирают, а родители заняты своими делами». Я:
«Просто многие не знают, где и как детей искать. Но вам повезло». Она: «Сестра
только что хиджаб сняла, ходит в платке». Я: «Ей нужно дать время и покой.
Чтобы мозг начал работать. А сейчас в нем бардак. Но вы молодцы». А знаете, как
там их поймали? Документы на проверку на границе забрали, в базе посмотрели, и
выяснилось, что родители ищут их. Мы сейчас должны составить базу данных лиц,
которые склонны к уходу в ИГИЛ. Эту базу нужно согласовать с Национальным
антитеррористическим комитетом. Если позволят мне, я хочу такую базу сделать,
полететь и передать ее на турецко-сирийскую границу.
— А вдруг в нее
попадут люди, которые не имеют ни к ИГИЛ, ни к радикализму вообще никакого
отношения?
— Если они не
поедут в Сирию, то у них проблем и не будет. Но на границе будут останавливать
тех, кто включен в этот список.
— А как вы
будете вычислять таких людей? По каким признакам?
— У нас уже
есть база данных, и мы, скорее всего, ею и воспользуемся. Умеренных в этом
списке нет. Даже от имама салафитской мечети я слышала, что они (приверженцы
радикализма. — «РР») не готовы жить в шариате и не понимают, что такое шариат…
А я сама уже этой работой занимаюсь, и у меня дороги назад нет. Так что, как
это у Аллы Пугачевой в песне поется: «Живи спокойно, страна. Я у тебя всего
одна». Да, из-за брата я начала. И по лесам ходила и везде-везде была. И
знаете, у меня такое чувство всегда, что это я его ищу. Ищу-ищу и найду в
толпе.
— Вы его не
видели мертвым?
— Нет-нет!
Только эсэмэски от него были. Очень сложно об этом говорить. Хотя я уже сама
стала как камень.
— А когда в
вашей семье несчастье произошло…
— Тогда все
было по-другому, — перебивает она. — Я была слабей. Я вела себя по-другому. Но
забыть это невозможно.
— Но возможно
не искать давно погибшего брата каждый день?
— Это — жизнь.
А дома все равно разговоры велись только об этом. Потом я многим друзьям брата
помогла вернуться из леса. Они устроились на работу, живут. А может, и их
сегодня бы не было. Или они сейчас были бы в Сирии.
— То есть вы не
считаете тех, кто уходит в ИГИЛ абсолютным злом? Вы видите в них человеческие
черты?
— Довольно-таки
часто их вижу в них. Вот сейчас заставь меня поехать в Сирию помогать голодным
детям! Нет, у меня другие ценности. А эти люди оставляют свои семьи и уезжают
воевать не за кусок хлеба, не за золото и не за монеты. Они воюют за идею.
Раньше у нас был комсомол, пионеры, октябрята. А сейчас и этого нет, и хорошей
альтернативы этому нет. Нет альтернативы радикальным религиозным идеям. Но эти
террористы — они опять-таки граждане Российской Федерации! Они же не с неба
свалились! И если про наших граждан так говорить, что они — абсолютное зло, то
это минус прежде всего кому? Но давайте об этом не будем… Давайте говорить
конкретно только о том, что их побуждает в Сирию ехать. И тут все просто — это
идея.
— Только идея
или еще внутренние факторы в самой республике — такие как коррупция, например?
Хорошо, я поняла, что это неподходящий вопрос. Тогда скажите, что перевешивает:
эти внутренние факторы или идея?
— Религиозная
безграмотность наша перевешивает. Меня многие уговаривают сейчас: «Севиль,
религией займись!» Но я просто ищу помощников среди богословов. Мы будем с ними
ездить по тем местам, где проблемы. И они будут говорить в противовес этому
ваххабизму. Я ведь сама не могу грамотно объяснить, когда мусульманин должен
участвовать в джихаде, а когда нет. А когда будут постоянно работать богословы,
мы тогда и сможем молодежь на нашу сторону потянуть. Одного богослова мы уже
пригласили. Вот Ибрагим взял на себя лично расходы по его приезду.
— Я это делаю,
чтобы у нас республика тоже была нормальной, — объясняет Ибрагим.— Чтобы мог
туризм развиваться. Чтобы завтра построить тут другую среду. А так на нас,
дагестанцев, только как на террористов смотрят. В Москву приедешь — и сразу ты
бандит.
— А нужно
информационное пространство заполнять позитивом, — соглашается Севиль. — Все
говорят, что из Дагестана в Сирию уезжают, но никто не говорит и не пишет о
тех, кто оттуда возвращается. Но я точно знаю, что если общаться с этой
молодежью, то никакой сложности нет в том, чтобы их на свою сторону перетянуть.
Они денег не просят, одежды не просят, они просят только общения. Пять минут
нужно всего на то, чтобы сломать идею. Очень даже возможно!
Всемирный
джихад
Где ИГИЛ
набирает боевиков
Еще год назад
представитель ЦРУ заявил, что каждый месяц к «Исламскому государству»
присоединяется как минимум тысяча человек. Причем собираются они из 80 разных
стран мира. В числе главных поставщиков добровольцев — Марокко, Ливия, Тунис,
Саудовская Аравия, европейские страны, Россия. В рядах ИГИЛ много выходцев из бывших
советских среднеазиатских республик. Среди боевиков действительно хватает
приверженцев радикального ислама, но есть и те, кто просто «не нашел себя» в
мирной жизни.