Власть потеряла интерес к диалогу на исторические темы с различными общественными группами, в условиях информационно-идеологической войны с Украиной обострилась тема фашизма, а любое несогласие с официальной версией истории, в частности Второй Мировой войны, стало восприниматься как пособничество «пятой колонне». Как это произошло, в интервью «Газете.Ru» рассказал историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Алексей Миллер.
Как историю используют
в политических целях
Власть потеряла интерес к диалогу на исторические темы
с различными общественными группами, в условиях информационно-идеологической
войны с Украиной обострилась тема фашизма, а любое несогласие с официальной
версией истории, в частности Второй Мировой войны, стало восприниматься как
пособничество «пятой колонне». Как это произошло, в интервью «Газете.Ru»
рассказал историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Алексей Миллер.
— Усилился ли в последнее время запрос на политическое
использование прошлого?
— Мировой тренд на активизацию политического
использования прошлого уже довольно давно очевиден и устойчив. Но на фоне того,
что произошло за последний год, Россия и Украина, безусловно, выделяются. И в
России, и на Украине использование прошлого в политических целях приобрело
крайне агрессивный и крайне жесткий характер.
— В чем это проявляется?
— Начнем с России. В условиях резкого обострения
конфронтации с Западом за последний год у нас произошло несколько событий,
которые говорят о совершенно новом качестве в вопросах политики памяти. До
украинского кризиса было очевидно, что власти интересуются прошлым, считают,
что в этой области нужно что-то делать. Предлагали, например, пусть и не всем
симпатичные идеи по созданию единого учебника истории, но, по крайней мере, все
время демонстрировали стремление к диалогу и включению общества в обсуждение
этих вопросов.
Что же произошло за последний год? Началось с того,
что из МГИМО со скандалом уволили Андрея Зубова (Зубов был уволен из МГИМО в марте прошлого года за статью с осуждением
политики России в Крыму, после чего восстановлен, но контракт с ним, истекший в
июне, не был продлен — «Газета.Ru»).
Он действительно написал не слишком умную статью, но раньше за высказывания по
поводу прошлого не увольняли с работы. Причем, было очевидно, что это не
администрация вуза перестаралась, она как раз пыталась спустить все на
тормозах.
Дальше. В течение многих лет предлагались депутатами
разные законы, регулирующие высказывания о прошлом. И никогда они не доходили
до голосования в Думе. Это всё были проекты, которые тонули в комиссиях. А в
2014-м году мы получили закон Яровой, который криминализует разного рода
высказывания (Закон об уголовной
ответственности за реабилитацию нацизма был подписан в мае прошлого года – «Газета.Ru»). Поскольку объяснение
того, чего делать нельзя, крайне размыто, получается, что карательный меч может
применяться очень волюнтаристски.
Раньше у нас был подход, что есть разные взгляды на
историю, и они все имеют право на существование. И, собственно, о прошлом нужно
спорить. Это правильный взгляд, потому что прошлое живет в той мере, в которой
мы о нем говорим, о нем дискутируем, о нем спорим. Это нормально.
Но ситуация изменилась. В 2014-м году появилось
понятие «пятой колонны», с которым пришло резкое обострение политической и
общественной нетерпимости. Люди перестали просто не соглашаться, а стали
обвинять других в предательстве.
— Как на это повлиял конфликт на Украине?
— В нашей информационно-идеологической войне с
Украиной стала крайне нагнетаться и обостряться тема фашизма, тезис, что мы не
позволим переписывать историю Второй Мировой войны, Великой Отечественной, стал
боевым кличем.
Это нормально, когда всякую историю переписывают все
время. Она потому и живет. Вторая Мировая война — это также предмет новых
изысканий, новых рассуждений. Есть какие-то темы, о которых недостаточно
говорили, которые недостаточно изучены. Но теперь любое высказывание, ставящее
под вопрос официальную версию, — это пособничество «пятой колонне» или
«украинскому фашизму».
— Что было наиболее ключевым для власти в вопросах
истории раньше, и что важно для них сейчас?
— Летом 2013-го года я участвовал в пресс-конференции,
на которой мы рассказывали, что, наконец, готова и скоро будет подписана
правительством программа по увековечению памяти жертв политических репрессий.
Она, действительно, была готова. И если мы внимательно присмотримся к тому, что
с ней произошло, будет понятно, что произошло и с нашей политикой памяти
вообще.
В подготовке этой программы принимали участие члены
Президентского совета по правам человека, активисты «Мемориала», представители
православного духовенства — разные люди, которые обычно вместе за одним столом
особенно не сидят. Но их собрали, они вместе трудились, научились понимать друг
друга и сделали эту программу. То есть общество в лице этих людей,
представлявших разные его сегменты, разные политические традиции, было
вовлечено в процесс. Это была конструктивная политика памяти.
Прошло несколько месяцев после этой пресс-конференции,
и вдруг мы узнаем, что Мединский (министр
культуры – «Газета.Ru») эту
программу «зарубил». Она одно время зависла, а потом Мединский сказал, что
программа не нужна, потому что все ее элементы можно распихать по уже
существующим программам, и все будет замечательно. Понимаете, что произошло?
Площадка, на которой разные силы могли
взаимодействовать конструктивно по поводу политики памяти, была уничтожена.
— Так все же что ушло из повестки дня, а что вышло на
первый план?
— Какая повестка была в 2013-м году? Осуждающее
отношение к сталинскому репрессивному режиму — об этом все говорили. Эта тема
улетела на обочину и, как показывают опросы «Левада-центра», одобрительное
отношение к Сталину всего за год резко выросло.
На первый же план естественно вышла проблематика
Крыма, дальше началась «Новороссия». Историки написали «заказуху» в виде
истории Крыма, истории Новороссии и т.д.
— Какие в связи с этим появились новые сюжеты?
— В Крыму у нас, как оказалось, было крещение Руси.
Раньше крещение было связано с Киевом, но поскольку Киев как бы уже отъехал,
теперь истоки русского христианства будут в Херсонесе.
Дальше предложили
поставить гигантскую статую Святого Владимира на Воробьевых Горах,
чтобы заместить в нашем сознании Владимира на берегу Днепра. Это такой же
памятник, почти копия, только он будет в четыре раза больше.
В то же время Запад, как сила, которая постоянно
пытается уничтожить Россию, сегодня доминирует в исторической и популярной
публицистике. Хотя любой человек, который чуть-чуть знает историю, например,
Первой Мировой войны или Второй мировой войны, знает, что с Запада приходили не
только наши главные враги, но и наши главные союзники.
На нашем телевидении уже несколько лет нет ни одной
передачи, в которой люди говорили бы между собой об истории в спокойном ключе,
а не крича друг на друга. Но и о политике, и об истории все время говорят в
истерическом ключе.
— Теперь давайте поговорим о происходящем на Украине.
Как в этой стране изменилась историческая политика?
— Когда Украина входила в этот кризис, доминирующая
роль в оппозиции принадлежала людям, которые отстаивали либеральные ценности.
По крайней мере, они так говорили. Младшей в коалиции трех сил была партия
«Свобода», которая, наоборот, все время апеллировала к опыту украинского
радикального национализма, организации украинских националистов и Украинской
повстанческой армии.
1-го января 2014-го года они собрались провести
шествие в честь дня рождения Бандеры. Все партнеры по коалиции им говорили: не
надо, таким образом вы подрываете наши майданные позиции и т.п. Но они, тем не
менее, провели. И если раньше в таких шествиях участвовала одна-три тысячи, то
в этот раз было 15 тысяч.
Неожиданно выяснилось, что риторика, символика этого
движения, которое, в общем, мало чем отличалась от фашистской, вдруг стала
почти официальной.
Эти их лозунги: «Слава Украине, героям слава», «Слава
нации, смерть врагам». Можно, конечно, долго рассуждать по поводу того, что
смысл у этих лозунгов новый… Но если новый смысл – придумайте и новый лозунг,
который не будет болезненно напоминать лозунг тех людей, которые участвовали,
например, в Холокосте.
— А дальше начинается Донбасс…
— Да, причем в конфликте в Донбассе и вокруг Донбасса
очень большую роль играет историческая символика. Эти люди надевают
георгиевскую ленточку. Попробуйте погулять с этой ленточкой в Киеве! А еще год
назад было можно. С другой стороны, для ополченцев ДНР, ЛНР люди «там» –
украинские фашисты, которые как бы продолжают «славное дело» Бандеры, оккупанты
и т.д. Все это апелляция к каким-то очень мощным мотивам в памяти: у кого-то
это нацистская символика, а у кого-то идеи, что он борются с наследием совка. И
все апеллируют к истории.
Но как только это обращение к истории с обеих сторон
начинает функционировать в контексте настоящей войны, где люди реально убивают
друг друга, то происходит еще большая радикализация отношения к истории.
Радикализация этих исторических нарративов – она еще
страшнее, чем в России, потому что на Украине общество внутри себя реально
воюет.
— А как на это смотрят из Европы? Приезд западных
лидеров на 9 мая в России, например, уже стал маркером отношения к войне.
— Это нам так предлагают думать. Нам хотят сказать,
что те, кого позвали приехать 9-го мая, не приехали потому, что отказываются
почтить память людей, которые победили фашизм. Но это неправда.
Посмотрите, например, как решила эту проблему Ангела
Меркель. Она сказала, что не приедет на парад 9-го мая, но приедет 10-го и
возложит венок. То есть она не хочет играть по сценарию, который ей
предлагается администрацией президента РФ, и имеет на это право.
— А какие противоречия возникли внутри Европы?
— Старая Европа была объединена консенсусом по поводу
того, что ключевым событием европейской истории, причем негативным событием,
является Холокост. Это — преступление преступлений, самое страшное, что могло
случиться, случилось на европейской почве и с участием европейцев самых разных стран.
Но когда старая Европа пополнилась, я имею в виду
Европейский Союз, новыми членами, вдруг оказалось, что в исторической традиции
этих новых членов люди, которые участвовали в Холокосте, еще и борцы за
национальную свободу этих стран.
Будь то украинские, эстонские националисты, латышские
или литовские деятели. Возникло непонимание, что с этим делать.
Новые члены Евросоюза очень многого достигли в
переформатировании повестки дня европейской политики памяти. Их задачей было
поместить в один пакет нацизм и коммунизм под шапкой тоталитаризма — они
одинаково плохие и одинаково преступны.
Недавно в очередной раз был марш в честь ветеранов СС
в Риге. Ни один видный европейский политик их не осудил. А прежде они это
делали. Почему? Потому что если Россия его осуждает, то, получается, мы будем
солидаризоваться с Россией. Таким образом, политика памяти тоже оказалась резко
политизированной, еще больше, чем обычно.
А дальше запустились другие процессы, очень серьезные.
У нас в обществе все-таки был достигнут консенсус, что немцы, конечно, черт
знает что натворили, но мы их вроде как простили. По крайней мере, к
современным немцам не имеем больших претензий. Но когда оказалось, что Германия
заняла достаточно однозначную позицию в поддержку Украины, ощущение, что с немцами
у нас проблем нет, «поплыло». И отношение к немцам заметно ухудшилось за
последние год-полтора.
— И встала на третье место в рейтинге главных противников России в представлении россиян, согласно
опросу «Левада центра».
— Понимаете, простой человек никогда не будет
говорить, что прошлое – это прошлое, настоящее – это настоящее.
Уже появилось такое представление: вы нам какие-то
претензии предъявляете, а за 20 миллионов человек не хотите отчитаться?
То есть пошла раскрутка негативных элементов. И в русско-немецких
отношениях, и внутри Евросоюза, например, в немецко-греческих.
— Есть ли подобные процессы с обратной стороны?
— Конечно. В Европе заметно растет негативное
отношение к России. Очень усилились мотивы о неизбывной российской имперскости,
которая проявляется в том, что всякий раз, когда только у России появляется
такая возможность, она начинает расширяться и завоевывать другие земли.
Плюс, конечно, представление о русских как о дикарях,
варварах и т.д. Это не что-то вновь изобретенное, это то, что всегда было.
— А через какие
исторические сюжеты это транслируется?
— Ну, скажем, если мы хотим доказать, что нацизм и
коммунизм – это одно и то же, то среди прочего должны доказать, что
происходившее в 45-м году не было освобождением.
Да, для кого-то это не было освобождением, потому что
с Красной Армией приходил НКВДшник, но, безусловно, это было освобождением от
нацизма. А в Европе очень активно ведется работа по описанию Красной Армии как
такой орды, которая прокатывается по Европе, массово убивая гражданское
население, насилуя всех без исключения женщин и т.д. Массовые изнасилования
были, конечно, мы это знаем, но когда это ставится в центр нарратива, понятно,
чем люди занимаются.
— Ваш прогноз. Куда все это может вырулить?
— Если каким-то образом обстановка стабилизируется,
нагнетания военной истерии станет меньше. И на Западе заметят, что происходит
на Украине. Хотя многие там и сейчас замечают, но их никто не хочет слушать, а
все кричат: «танки, танки, Путин, Путин». Но значительная часть ущерба, который
был нанесен за последние год-полтора, останется с нами. Многие вещи не
поправить.