О памяти
Я часто не помню, что сыграл, что спел. У меня диабет – все вымывается из
памяти. А я подумал и решил – ну и хорошо, зачем мусором заполнять голову.
Остается главное: я помню, как меня зовут, как зовут детей и куда вернуться
домой. Нужно жить вперед, а не назад.
О народе
У меня нет песен, под которые танцевали бы все, прыгали ложки-тарелки.
«Такси» для меня – полная загадка. Чего там? «У-у-уу»? Волк-наркоман поет. Но
как запал народ! Это, наверное, ассоциации: помните, была песня «У, мамми, у,
мамми-мамми блю, у, мамми блю» – и так восемь минут. Попробуй такое выдержать!
Я ненавидел эту песню. Но любят у нас, любят подвыть. Я был на дне рожденья
Жириновского – он мне восемь раз «Такси» заказал. Я пел и быстрее, и медленнее,
и без проигрыша, и так и сяк. Очень стеснялся – думал, люди будут выходить,
потом возвращаться: «Ну чего? Довыл свое?» А потом бац – и премию «Золотой
граммофон» за нее получил, и ремикс на нее сделали. Вкусы народа – не
по-ни-ма-ю.
О стиле
Черное – моя рабочая одежда. Есть люди, которые, появляясь на экране,
ежедневно что-то меняют в облике. Ну так это ж нужно думать об этом! А тут –
раз, два и готово. Высоцкий вон не позволял себе выходить на сцену в перьях. Я
с удовольствием пойду в костюмерную, буду там примерять костюм Мосия Шило
(персонаж Боярского из сериала «Запорожская сечь». – Прим. ред.) – шкуры,
кровь, чуб. Наголо постричься, шрам на роже сделать – ради бога. А на сцене-то
что передергивать? Фрачная пара – прекрасно. Но куда в ней? В баню не пойдешь,
а больше я никуда не хожу. В театр стараюсь одеться понезаметней – чтобы весь
зал, вместо того чтобы смотреть на сцену, не наблюдал за тем, как Боярский
реагирует на жену или дочку. Дома довольно много вещей – но они гниют. Купили в
1995-м новое пальто, оно висит до 2003-го – и на помойку. А сейчас, вы
говорите, в моду входит клеш. Так у меня всю жизнь все штаны клешеные! Короче,
зачем покупать новые джинсы, когда в моде дырявые?
О гражданственности
Это барды предъявляют свои философские взгляды, гражданские позиции… У
меня – песни из мультфильмов, спектаклей и кино. Я не читаю Маяковского со
сцены, я не поэт-правдоруб. Нет, запросто спою на заказ патриотические песни –
но если они хорошие. Не такие: «Патри-оти-чес-ка-я песс-ня, слу-шай-те все!».
«А-ля гер ком а-ля гер» – ее же можно петь и в Чечне, и где угодно. Гражданская
позиция должна проявляться через все, что ты делаешь.
О корпоративах
Главное – не забывать о бухгалтерии: я же работаю не за аплодисменты. Пьют,
говорите? Едят? Да хоть они там спят! Я видел Джона Леннона, который пел в
ресторане. Я не стал бы выступать в филармонии – это не мой жанр. Я себя
вольготней чувствую, если люди могут отвлечься. Люблю общаться с аудиторией.
Об импровизации
Мне обидно, что на сцене надо говорить только то, что обязан. Любая
случайность у меня вызывает восторг: кошка прошла, зритель заснул и захрапел,
пришел не вовремя и к артисту, пьяный, обращается… Во время спектакля так
напряжен нерв, что можно стихами ответить! Спуститься, расцеловать. Тут надо
вовремя схватить бога за бороду! Алиса Фрейндлих играла спектакль «Оскар и
Розовая дама» – там 14 писем к богу. Телефон в зале зазвонил, она: «Ах, слава
богу, там, на небесах, / Все с телефонами в порядке…» Еще можно цыкнуть друг
на друга: «Чшш, перестань! Не видишь – человек разговаривает! Мы подождем». И
он сидит там, красный весь.
О Москве
К Москве я отношусь с завистью. И люди здесь щедрее, чем в Петербурге, – ко
всему прибавляют два нуля. Клубов огромное количество, телеканалов до хрена. Я
бы сюда переехал – если бы Лиза не поступила в Петербурге. Собирался еще лет 20
назад – и Ефремов приглашал, и Марк Захаров. Но наш Театр Ленсовета тогда был
покруче – не то что сейчас.
О кино
Это все халтура и не имеет отношения к главному по существу – к театру. Но
я – мужик. Значит – должен работать.
О мемуарах
Сейчас все пишут. Все. Думали, они артисты – оказались писатели. Меня
просят: «Миш, вы наговорите – мы уж сделаем». Слава богу, за книжку взялась
сестра – она театровед, человек пишущий. Меня же надо заставлять. Если заставят
– сделаю все что угодно.
О добродетели
Любовь к женщине. Вообще – любвеобильность. Щедрость. Все остальное, что
обычно мужчины говорят, – оно, конечно, хорошо… но вранье.
О вранье
Врать мы научились здорово. Сейчас такой апогей тартюфства. Я и в себе это
замечаю. Оттого, что у меня дети, я никогда в жизни правды не скажу. Был бы
один – правду-матку резал бы как хотел. Либо молчишь, либо говоришь так, чтобы
это было выгодно. Притом не забываешь, что тебе в этом вранье надо выглядеть
убедительно. Весомо. Это процесс театральный. Кто убедительней врет – тот
лучший артист. Лицедей – что с него взять.
О поклонниках
Терпеть не могу слово «сфоткаться» – плебейское такое. Лезут со своими
телефонами… Но это входит в меню артиста – ну, в разумных пределах. Поэтому
фоткаюсь. «Вы не могли бы?..» – «Нет, не мог!» Потом думаешь: «Черт, ведь мог
же!» Человек публичный должен соблюдать нормы, которые не оттолкнут от него
публику.
О раздражительности
Я сорвался один раз так… Усталый, на лифте поднимаюсь в номер. А
устроиться в гостиницу тогда было невозможно! И какая-то женщина спрашивает: «А
чегой-то вы в шляпе?» У меня полилось такое, что страшно вспомнить. Оказалось,
это была директор гостиницы. Главное в таких ситуациях – не утерять чувство
юмора.
О кумирах
Самая распространенная оговорка – подходит человек и, запинаясь, говорит:
«Здравствуйте, я ваш кумир…» Да, говорю, я сразу так и подумал, как вас
увидел. Не сотвори себе меня.
О слабостях
Жена говорит: «Тебя так боятся, что не зовут к телефону, – просят «Мише
передать». А я на самом-то деле размазня полная. Несоответствие внешнего и
внутреннего. Наверное, самозащита такая. Как черепаха, которая, кажется, вся
защищена – но бери ее голыми руками. И наоборот, голая змея. Те, кто меня
знает, могут надо мной издеваться как хотят. Я люблю, когда надо мной
издеваются. Обожаю просто.