Автор известной эмигрантской песни «Институтка» («Ведь я институтка, я
дочь камергера, / Я чёрная моль, я летучая мышь») поэтесса Мария Вега (наст.
имя и фам. Мария Николаевна Волынцева, по мужу Ланг; 15 июня 1898,
Санкт-Петербург — 27 января 1980, Ленинград)
Историю знаменитой «Институтки», «дочки камергера» следует искать,
конечно, в «приюте эмигрантов» — «свободном Париже».
В мемуарах певицы Людмилы Ильиничны Лопата «Волшебное зеркало
воспоминаний», записанных коллекционером и историком моды Александром
Васильевым, есть примечательный для нашей истории абзац:
«В Париже я довольно часто устраивала благотворительные спектакли…
Вечер назывался «В гостях у Людмилы Лопато». Первое отделение мы
решили сделать не просто концертным: действие было объединено единым сюжетом.
Сценарий написала для нас Мария Вега — автор нескольких книг стихов и
многочисленных комических песенок и жестоких романсов из репертуара кабаре тех
лет, — женщина огромного роста, полная и походившая лицом на мужчину. Самый её
знаменитый надрывный романс «Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз,
джентльмены, бароны и леди…» на слуху до сих пор и в эмиграции, и в
России Институтка».
Описываемые события имели место быть в пятидесятых годах ХХ столетия.
Значит, к тому моменту композиция была уже известна хотя бы в среде русской
диаспоры во Франции.
Информация об авторе песни, загадочной Марии Вега крайне скудная,
отрывочная и местами противоречивая, хотя она была, бесспорно, литературно
одарённой женщиной и незаурядной личностью.
Мария Вега — литературный псевдоним Марии Николаевны Волынцевой, по мужу
Ланг (во втором браке княгиня Нижерадзе). Родилась она в Петербурге, 5 июня
1898 года, в артистической семье: бабушка будущей писательницы А.К.Брошель в
шестидесятых годах XIX столетия блистала на сцене Александринского театра, сестра ее танцевала
в Мариинском, актером театра Сабурова был дядя будущей писательницы. —
М.Брошель. Крестной матерью Маши Волынцевой стала великая актриса Мария Савина.
Окончила Павловский женский институт. В 1918 Маша Волынцева вместе с отцом
оказалась в эмиграции. В дальнейшем её жизненный путь пролёг через несколько
стран -Турция, Франция, Швейцария, США.
Живя в Париже, она встречалась с Цветаевой, Буниным и другими известными
представителями русской диаспоры. Встрече с Буниным Мария Вега, уже тогда
взявшая свой «звёздный» псевдоним, придавала особое значение: «Я
благодарна Бунину за то, что он как бы открыл мне мои возможности и расширил
горизонты, укрепил во мне сознание нужности того, что я делаю, своим одобрением
помог упорно работать и быть строгой к своей работе». С начала 1920-х
годов жила в Париже. Первая книга Марии Веги — сборник стихов «Полынь»-
вышла в 1935 году. За ним последовал поэтический сборник «Лилит»,
затем «Мажор в миноре» (В некоторых публикациях указывается
первоначально вышедший «Мажор в миноре» — 1938, а затем «Лилит» — 1955). Все
эти (и последующие) зарубежные издания труднодоступны. В послевоенные годы
печаталась в журнале «Возрождение», где, помимо романа «Бронзовые часы» и его
продолжения — «Бродячий ангел», опубликовала несколько переводов из Райнера
Марии Рильке. При сравнении с оригиналом эти стихотворения кажутся по меньшей
мере странными: в «Смерти поэта» (традиционно стихотворение считается
посвященным памяти Тараса Шевченко) — 14 строк, хотя это и не сонет; в
«Сивилле» — тоже 14, и это уже вполне сонет в понимании Рильке, оба
взяты из книги «Новые стихотворения». Однако в переводе Марии Веги в
«Смерти поэта» — 21 строка, в «Сивилле» — 18; чем дальше от
начала стихотворения, тем дальше переводы уходят от оригинала: перед нами не
столько перевод, сколько
«переложение» в том смысле, в каком его понимал Жуковский; этот метод
в русской поэзии ХХ века редок, он встречается у Мандельштама и у Иосифа Бродского,
но в отдельный жанр не развился. Надо отметить, что Мария Вега удлиняла
стихотворения Рильке даже в тех случаях, когда это были «Сонеты к
Орфею» — форма не была для нее самоценной.
Писала Мария Вега и комедии для театра. В Русском театре в Париже шли в
50-е годы пьесы «Великая комбинаторша», «Король треф»,
«Ветер», «Суета сует», первая из них была в дальнейшем
поставлена и в СССР, на Всесоюзном радио).
Занималась Мария Вега также живописью, для заработка — изготовлением на
продажу кукол, о чем написала в одном из стихотворений:
Разных кукол на заказ
Мастерила я не раз…
Семь царевен, пять цариц,
То казненных, то черниц…
Глаз прищурь и посмотри:
В белом Эмма Бовари,
Красным бархатом Нана
Облита, оплетена.
Столько лет и столько бед!
Ни одной счастливой нет.
Дальнейшая судьба Марии Вега необычна. В годы Второй мировой войны
поэтесса принимала участие в движении Сопротивления. Еще в 1946 году
писательница получила советский паспорт. С 1962 года она отдалилась от
эмигрантских кругов, стала печататься в издаваемых в СССР Комитетом по связям с
соотечественниками за рубежом журналах. Реальным хозяином этой организации был,
понятно, другой «комитет» — государственной безопасности. Из-за своего желания
вернуться в СССР она волей-неволей вошла в конфронтацию с эмигрантской публикой
и в то же время так и не стала «персоной грата» в советской реальности. Её имя
оказалось буквально вычеркнуто из истории литературы. После 1968 года Мария
Николаевна дважды побывала в СССР.
От поэтессы потребовали стихов о Ленине, о Ленине и ещё раз о нём,
любимом. На подходе был столетний юбилей вождя. Ценой двух совершенно
нечитаемых поэм на эту тему («Свершилась!» и «Страна
чудес») Мария Вега заслужила издание в 1970 году в Москве сборника «Одолень-трава»,
распространявшегося преимущественно в русском Зарубежье (увы, с теми же
поэмами, но и просто с хорошими стихами), заслужила право приехать в СССР в
1975 году, где ей была дана возможность провести последние годы в Ленинграде, в
Доме ветеранов сцены, некогда основанном ее крестной матерью — великой русской
актрисой М.Г. Савиной. В Москве вышли её сборники
стихотворений «Самоцветы» (1978) и «Ночной корабль» (1980).
Кронштадтские моряки помогли ей выполнить последнюю волю покойного мужа —
М.Ланга, бывшего морского офицера: развеять его прах над Финским заливом.
Памяти Михаила Ланга посвящено одно из самых проникновенных лирических
стихотворений Марии Веги — «Роза»:
На его груди лежала роза.
Им двоим один сужден конец.
Я совсем не Mater Dolorosa,
Я оруженосец и близнец…
Я — близнец, не Mater Dolorosa,
Мне не страшен близкий гул огня.
Я заплачу лишь о том, что роза
С ним сгорит сегодня, а не я.
Архив Марии Веги находится ныне в Центральном государственном архиве
литературы и искусства СПб. Машинопись большого романа «Аттила» (в
авторской орфографии «Атилла»), на материале некоторых малоизвестных
страниц эмигрантской эпопеи (многомесячное «сидение» в закавказских
Гаграх, полупризрачное зыбкое существование в условиях политической
неопределенности, частой смены властей), была предложена в издательство
«Северо-Запад» и погибла во время пожара в Ленинградском Доме
писателя, где издательство размещалось (1994). Хранительница архива Марии Веги,
поэтесса Светлана Соложенкина подготовила к печати её собрание стихотворений,
где будут как переводы из Рильке, так и переводы английских стихотворений её
мужа, Михаила Ланга. Книга пока не издана.
Мария Вега имела все шансы занять достойное место если не в советской
официальной культуре, то в наследии «русского искусства в изгнании» наверняка,
но не сложилось. Классическая ситуация — «меж двух огней», каждый из которых
опалил крылья нашей героини и уже не дал ей возможность подняться. Имя её для
многих читателей незнакомо. А вот песня на её стихи не просто известна, но и
является одной из самых популярных вот уже на протяжении многих десятилетий.
Кто положил стихотворение на музыку — неизвестно. Как и всякая полюбившаяся в
народе песня, она дополнилась разными вариациями — новыми куплетами, выпавшими
и измененными словами. В результате известно несколько вариантов песни.
ЧЕРНАЯ МОЛЬ
Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз,
Джентльмены, бароны и леди.
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От бокала холодного бренди.
Ведь я институтка, я дочь камергера,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!
Мой отец в октябре убежать не сумел,
Но для белых он сделал немало.
Срок пришел, и холодное слово «расстрел» —
Прозвучал приговор трибунала.
И вот, я проститутка, я фея из бара,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера,
Приют эмигрантов — свободный Париж!
Я сказала полковнику: — Нате, возьмите!
Не донской же «валютой» за это платить,
Вы мне франками, сэр, за любовь заплатите,
А все остальное — дорожная пыль.
И вот, я проститутка, я фея из бара,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!
Только лишь иногда под порыв дикой страсти
Вспоминаю Одессы родимую пыль,
И тогда я плюю в их слюнявые пасти!
А все остальное — печальная быль.
Ведь я институтка, я дочь камергера,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!